Интервью с художником Ольгой Гуревич специально для МВ. Беседу ведет писатель Мария Сидлер, член Московского салона литераторов В гостях у «Московского BAZARa» Ольга Гуревич. Родилась в 1977 году в Москве. Живописец-монументалист, выпускница Московского государственного академического художественного института им. В. И. Сурикова (красный диплом), член Московского союза художников, Творческого союза художников России, победитель и участник множества арт-проектов, участник более чем 70 выставок, в том числе персональных. Преподаватель со стажем более 15 лет. Дважды награждена медалью Академии художеств и Московского союза художников «За заслуги в развитии изобразительного искусства».
Кинохудожник, участник росписи конференц-зала в театре де Шатле в Париже.
Из рецензии доцента МГАХИ им В. И. Сурикова Екатерины Лебедевой на творчество Ольги: «Уникальное мироощущение, абсолютное бесстрашие пластических решений и мощное исполнение делает творчество Ольги Гуревич пронзительным и запоминающимся. Ольга – художник с яркой индивидуальностью и безупречным вкусом – всегда верна своему острому, ироничному, порой жесткому взгляду на мир. Со временем и развитием художника могут меняться темы, подход к живописному языку, палитра, но неизменным остается этот личный взгляд, отношение, которое художник передает зрителю с необычайной настойчивостью.
Ольга Гуревич из тех немногочисленных женщин-художников, кто не ищет задумчивых пейзажей и романтических сюжетов, а напротив, ее любимые персонажи – механизмы, конструкции, живые и неживые животные, монументы – все, что является носителем в первую очередь пластической информации. Ольга словно извлекает из видимого мира четкую конструкцию и после строгого отбора нанизывает на нее только необходимое, руководствуясь отнюдь не сюжетом. Для обостренной выразительности Ольга удаляет лишнее, не работающее на образ, а оставшееся снабжает непоколебимыми пластическими связями; выразительность достигается и путем бесстрашного обращения с цветом.
Форсированные (в работах последних лет – до условности) цвет и фактура, жесткие ритмические композиционные построения, анализ и подчинение видимого логике необходимости – визитная карточка художника Ольги Гуревич».
– Ольга, расскажи немного о своем становлении как художника. Почему именно художник, а не иная творческая профессия?
– Сколько себя помню – рисовала всегда. Видимо, у меня с рождения на подкорке это записано – быть художником. Я не мыслила себя в другой профессии. Даже творческой. Всегда хотела именно писать картины.
Помню, в детском саду на уроке рисования, где нужно было нарисовать, кем ты хочешь быть, я нарисовала балерину. Просто потому, что решила, что это эстетично. Я вообще рисовала постоянно. Мне не нужны были другие игрушки, кроме бумаги, фломастеров и карандашей. В один прекрасный день родители отвели меня в художественную школу. Там и началось мое становление как художника. Дальше было Московское государственное академическое художественное училище памяти 1905 года (сейчас МАХУ). Ну и конечно, весомый вклад в мое формирование внесли годы обучения в Московском государственном академическом художественном институте имени В. И. Сурикова. В институте как раз дают полностью развиться личности художника. Что я и сделала на диплом с отличием.
– Художник-монументалист – звучит очень мощно для хрупкой женщины. Скажи, почему именно монументальная живопись привлекла тебя в свое время?
– Всегда тяготела к большим форматам. В училище частенько за это прилетало от преподавателей – куда лезешь. Как раз в училище я и написала первое большое полотно «Пир во время чумы». Картина была примерно метр на метр. Помню, во время работы в мастерскую зашел преподаватель и удивился – какой большой холст! А мне нормально.
Меня не смущают большие холсты. На маленьком формате сложнее выписывать детали. Монументальная работа предполагает большую свободу для художника. Но требуется время.
Масштаб – это полет мысли. Нужно увидеть все в целом, охватить пространство. Это интересно очень. Кстати, я единственный художник в семье.
И потом, в институте я попала в мастерскую Никонова Павла Федоровича. А там в равных степенях была работа и со станковой, и с монументальной живописью.
Хотя, конечно, для женщины монументальная живопись – это физически тяжело. Поэтому приходится заниматься спортом. Шутка!
– К какому художественному стилю относишь свое творчество?
– Хотелось бы к концептуальному, в котором предполагается смысловая нагрузка. Мне очень интересно давать зрителю пищу для ума.
Например, моя серия «Селфи», посвященная Израилю. У нее концепция – отсылка к моим корням, напряженность места. Поясню. Напряженность места – это когда в автобусе ездят люди с автоматами, когда в любой момент может случиться теракт. В Израиле постоянно напряженно. И в картинах я это показываю. Не в сюжете, а косвенно – в цветовом решении, например. Для этого в серии использовала резкие краски.
А вообще, разные работы, серии – разные концепции.
– Твои учителя вдохновляли тебя своим творчеством? Кто именно являлся признанным тобой авторитетом и вдохновителем?
– В этом плане я темный человек. Во всех моих преподавателях меня в первую очередь интересовала их личность и то, какие знания они могут дать мне. Если личность интересна, то интерес к работам возрастает, они воспринимаются глубже. К счастью, у меня все преподаватели были думающими, серьезными художниками, ориентированными на музей.
Если говорить про персоналии, то в училище у меня был преподавателем прекрасный художник Шелегеда Анатолий Михайлович (https://studylib.ru/doc/307154/shelegeda- anatolij-mihajlovich). Именно он сформировал мое художественное мышление. К сожалению, его уже нет в живых.
Еще среди моих учителей хочется выделить Сергея Константиновича Александрова-Сидельникова – он не Ольга Гуревич. Серия «Селфи»: Мама, я была в Иерусалиме, а теперь я на Мертвом море навязывал свою систему ученикам, а давал большую творческую свободу и самостоятельность, помогая развиться индивидуальности.
Ну и конечно, Павел Федорович Никонов (https://ru.wikipedia.org/wiki/Никонов,_Павел_Федорович), фигура легендарная для отечественного искусства. Именно он дал мне возможность раскрыться как художнику в Суриковском.
Но, несмотря на мое искреннее уважение и восхищение Никоновым, я никогда не ориентировалась на его живопись. Да и сам Павел Федорович всегда предлагает своим ученикам искать собственную дорогу в искусстве. Хотя, конечно, его «суровый» стиль не мог не найти отражения и в моем искусстве. Но это не подражание и не влияние, а скорее общность мышления. Никонов всегда видел в учениках состоявшихся художников и вел разговор с нами на равных.
Когда я пришла учиться в его мастерскую, то, как и большинство, была знакома только с ранним периодом творчества Павла Федоровича. Яркий пример работ того времени – это, конечно же, картина, которая представлена в постоянной экспозиции Третьяковки – «Геологи» (1963). Позже творчество учителя раскрылось для меня гораздо шире и глубже.
Хочется вспомнить и Николая Ивановича Андронова (https://ru.wikipedia.org/wiki/Андронов,_Николай_Иванович) – я лично его не знала, но его работы, тоже, конечно же, в «суровом» стиле, очень повлияли на мое формирование. И, наверное, не случайно именно Никонов возглавил его мастерскую после смерти Николая Ивановича.
Сейчас мне вообще хочется попробовать себя в каком-то новом стиле. Наверное, это творческий кризис. Или взросление. Меньше стараешься расплескиваться, хочется точечной работы.
– Насколько ты погружаешься в мир своих работ?
– Когда вынашиваешь идею, ищешь пути воплощения замысла будущей картины, то этот процесс всегда параллельно идет с реальностью. Иногда даже во сне не отпускает. Например, в реале не идут эскизы, а во сне приходит готовое решение. А иногда срабатывает триггер. Идешь по улице, и вдруг какая-то мелочь погружает тебя в творческий замысел. Зачастую картины – это выплеск эмоций. Так, например, «Формула любви» и более поздняя «Слезы» – это квинтэссенция моих эмоций, которые я вложила в работы, когда писала их. А вот картины морской тематики дают мне энергию и релакс. Я ведь очень люблю море.
– Какую главную мысль или идею ты хочешь донести до зрителя своим творчеством?
– В первую очередь хочется, чтобы зритель понял задумку. Не просто подошел, посмотрел, понравилось или нет, отошел. А хотя бы задумался на тем, что хотел сказать ему художник.
Самое ценное для художника это то, как зрители считывают его картины.
– Есть ли у тебя какие-нибудь ритуалы, которым ты следуешь, прежде чем начать творить? Приметы, в которые веришь?
– Для работы мне нужно спокойствие, чтобы никто не дергал, не мешал, не звонил. Я убираю все гаджеты. Только музыка для фона и настроения. Чашка кофе – собраться с мыслями. А больше ничего. Особых ритуалов и примет нет.
– Насколько ты считаешь верной фразу: «Художник должен быть голодным» из советского детского фильма «Автомобиль, скрипка и собака Клякса» (Мосфильм, 1974, режиссер Ролан Быков)?
– Не считаю и никогда не считала это верным. Художник должен быть сытым и обласканным. Не должен думать о куске хлеба. Творчество не идет в голову, когда нет надлежащего финансирования. Думаешь, где и как заработать, а не о творчестве.
– Какое место в твоей жизни и творчестве занимают книги? Последняя прочитанная тобой книга и впечатления о ней? Вдохновляют ли тебя истории об известных художниках?
– Книги люблю, особенно Чехова, но если честно, то последнее время читаю мало художественной литературы. Сейчас как раз читаю книгу Ольги Грушевской «Город». Был период, когда я много читала по рекомендациям людей из своего окружения, в том числе и современных авторов. А сейчас потерялась в них. Да и времени особо нет. Сейчас время электронных гаджетов, читаем с телефона.
Мне ближе визуальное искусство. Больше люблю качественный сложный синематограф. На хороший фильм не жалко потраченного времени. Слежу за новинками, обязательно иду смотреть интересный мне фильм в кинотеатр. Потому что именно там создается нужная атмосфера для просмотра.
– С кем из художников прошлого тебе бы хотелось встретиться?
– Мне с Марком Ротко (https://ru.wikipedia.org/wiki/Ротко,_М арк, американский художник российского проис-хождения, 1903– 1970) было бы интересно пообщаться. У него очень вдумчивые вещи. Выстраданные картины. Кстати, их не так и много. Чувствуется титанический труд художника. Это очень хорошие абстрактные полотна. Интересно узнать, что происходило с ним в момент, когда он создавал свои картины.
– Выставочная деятельность в современных реалиях – сложное мероприятие?
– Очень сложное. В первую очередь важна финансовая составляющая. Сейчас большинство выставок делается на деньги художника. Кроме этого, тяжело найти хороший зал, где правильные свет и развеска. Фактически нет пиара и освещения выставок в СМИ.
Частные галеристы не заинтересованы искать новые таланты, предпочитая работать с уже раскрученными художниками, которые гарантированно приносят доход. Остаются музеи и коллекционеры. Но и они предпочитают вкладывать деньги в известных художников. С моей точки зрения, когда художник часто выставляется – это не очень хорошо. Серьезные художники работают годами, чтобы сделать выставку, отражающую его творчество.
Я также не люблю большие выставки. Выставки должны быть камерными, потому что картины мощных авторов теряются, когда их много в одном месте. Их не видят и не понимают зрители. По мне, правильное соотношение такое: одна стена – одна работа. Особенно это касается больших форматов. Ну не могут два монументальных полотна висеть рядом.
– Как считаешь, твои картины будут когда-нибудь в собрании Третьяковки?
– Для Третьяковки я еще слишком молода. Скорее я войду в историю искусства как ученица Павла Федоровича Никонова. Шучу.
Путь художника к музею – это очень долгий процесс. Только годам к пятидесяти начинает формироваться публика, которая благоволит художнику. Галеристы и коллекционеры начинают присматриваться к полотнам. В общем, редко кому везет попасть в музей при жизни.
– А в каком музее мира тебе самой бы хотелось представить свои картины?
– Музей Соломона Гуггенхайма (https://www.guggenheim.org/ Музей искусства в США, созданный меценатом и коллекционером Соломоном Гуггенхаймом. Находится в Нью-Йорке).
– Когда твою картину покупают, какие эмоции испытываешь?
– Только позитивные. Всегда искренне рада, что находятся люди, которым действительно нравится мое творчество. Искренне интересующиеся люди всегда сразу соглашаются с ценой. Понимают, что на самом деле искусство бесценно. И вообще приятно, когда твоя работа висит в хорошем интерьере у хороших людей.
– Часто ли современному художнику приходится писать на заказ, чтобы прокормить себя?
– Я всю жизнь кормлюсь не с творчества, а работая с учениками и выполняя заказы, чаще всего на роспись стен. Но сейчас и это сложно. Писать картины в интерьер и портреты я редко беру. Ведь заказчик видит то, что он хочет видеть, а не мое творчество. Никогда не беру попсовые заказы. Любая работа должна быть мне интересна. Например, у меня как-то случился заказ на шаржи. Я раньше никогда их не рисовала. Но бросила себе вызов – и получилась целая серия. Клиенты остались довольны. Я тоже.
Периодически работаю на кино.
– Считаешь ли ты такие заказы частью своего творчества?
– Нет. Чисто зарабатывание денег.
– Продолжи фразу: я никогда не напишу картину...
– ...скучную, пошлую, неинтересную.
– Как современный художник, скажи, по какому пути пойдет искусство в будущем?
– Искусство постоянно эволюционирует вместе с человечеством. Меняются стили, но суть остается. Появилась фотография, но и портретная живопись не исчезла. Появился синематограф, но и театры по-прежнему дают спектакли. И так во всем.
Искусство – не для того, чтобы отражать реальность, а для того, чтобы создавать эмоции. Искусство должно потрясать и поэтому пробует разные методы для того, чтобы потрясать заново.
Современное искусство идет в ногу с техническим прогрессом. Многие художники уходят в диджитал. Сейчас активно развивается искусство инсталляций, особенно компьютерных.
Для примера рекомендую посмотреть инсталляции Платона Инфантэ (https://www.platoninfante.com). Его интересует граница между разными измерениями действительности. Например, что может произойти на границе между виртуальным (иллюзорным) и реальным мирами, как они могут интерпретировать друг друга сегодня. Диджитал-искусство не обесценивает классическое искусство. Просто расширяются границы. Вернее даже сказать – стираются. И этому новому искусству нужен немного
другой, более прокачанный, уровень восприятия.